По греческой мифологии, Акризия, царя Аргоса, по пророчеству Дельфийского оракула, ожидала погибель от руки отпрыска его дочери Данаи. Боясь этого, он отдал приказ заключить Данаю в темницу, но Зевс, плененный красотой узницы, просочился к ней в виде золотого дождика через отверстие в крыше. Так родила она отпрыска Персея, которого по приказу царя заточили совместно с мамой в ящик и бросили в море.
«Даная» Мабюза является самой ранешней из узнаваемых работ на данную тему. Появляется вопрос — почему живописец обратился к данной теме и как он её показал на картине. В Нидерландах той эры упоминание о Данае не отыскать. И исключительно в Италии можно узреть упоминание о Данае в литературных произведениях ранешнего ренессанса, время от времени сопровожаемых маленькими миниатюрами. Непопросту Мабюзу принадлежит слава наистарейшего из «итальянцев» посреди нидерландских живописцев.
Он также отлично знаком с итальянской литературой. С 1515 года он подписывает свои работы, как и в случае с данной картиной, латинской формой собственного имени. Отлично знаком он и с итальянской архитектурой. Это обосновывает изображенная на картине ниша из мрамора со сверкающими колоннами увенчанными утонченными капителями, которые из-за отражаемого света оказывают на смотрящего необыкновенное воздействие.
Места меж колоннами в стиле южной храмовой архитектуры открыты. Через их видны итальянская постройка с лоджией и балюстрадой, куполообразное строение, справа от него позднеготическая церковь, а на краю слева — средневековый городской дом.
Невзирая на либо, может быть, из-за присутствия строительных сооружений без всякого ландшафта, всякой зелени, художнику удалось искрометно передать состояние полного одиночества Данаи и придать сцене состояние глубочайшей интимности.
Даная изображена в виде очаровательной юный девицы, желанно поднявшей наверх свои голубые глаза и спешно пытающейся изловить золотой дождик подолом собственного облачения. Её наряд пришёл в кавардак, обнажив замечательные груди, которые в купе с положением ног присваивают сцене колоритную эротическую расцветку.
Это воздействие обостряется чувством узости места вокруг Данаи, тем ещё больше приближая её к наблюдающему. но холодная цветовая база картины сходу сглаживает это воспоминание.
Цвета — самое замечательное в этой картине. Очень продуманно ограничиваются они серо-голубым, на фоне которого золото божественного Зевса, принявшего форму дождика, светится первозданным блеском.