Триптих сохранился до нашего времени в 2-ух версиях — из Прадо и Эскориала. Обе версии хорошо сохранились, обе подверглись масштабной реставрации, а поэтому представления учёных относительно того, какая из их — оригинал, расползаются. Может быть, оба триптиха являются оригиналами. Но в любом случае изображения на наружных створках очевидно выполнены кистью кого-либо из подмастерьев либо учеников Босха.
Содержание
1 Центральная часть 2 Аллегории 3 Левая створка 4 Правая створка 5 Наружные створки 6 Литература 7 См. такжеЦентральная часть
На фоне бескрайнего пейзажа следом за большущим возом сена движется кавалькада, и посреди их — правитель и папа (с узнаваемыми чертами Александра VI). Представители других сословий — фермеры, горожане, клирики и монахини — хватают охапки сена с воза либо дерутся за него. За лихорадочной человеческой суетой сверху индифферентно и отстранённо следит Христос, окружённый золотым сиянием. Никто, не считая молящегося на верху воза ангела, не замечает ни Божественного присутствия, ни того, что тележку манят бесы.
Может быть, картина иллюстрирует древную нидерландскую пословицу:
Мир — это стог сена: каждый хватает сколько сумеет.Род человеческой предстаёт погрязшим в грехе, на сто процентов отринувшим божественные установления и безразличным к участи, уготованной ему Всевышним. Основное внимание уделено одному из смертных грехов — погоне за благами земными, другими словами жадности (в расширительном значении слова, куда входят понятия «стяжательство», «корысть», «жадность»), разные ипостаси которой обозначены передвигающимися за возом и вокруг него людьми. Владыки светские и духовные, последующие за возом в чинном порядке, не вмешиваются в свалку и распрю за сено только оттого, что это сено и так принадлежит им, — они виноваты в грехе гордыни. Жадность принуждает людей врать и накалывать: понизу слева мальчишка ведёт за руку мужчину в некоем подобии цилиндра на голове, который притворяется слепцом, вымогая подаяние. Лекарь-шарлатан в центре выложил на стол свои дипломы, склянки и ступку, чтоб поразить воображение легковерной жертвы; набитый травой кошель у него на боку (данный кусок существует только на версии триптиха из Прадо) показывает на то, что средства, нажитые неправедным оковём, впрок не пойдут. Справа несколько монахинь накладывают сено в мешок под наблюдением сидячего за столом монаха, чьё объёмное брюхо свидетельствует о чревоугодии.
Влюблённые пары на верху воза предположительно воплощают грех любострастия, в чём-то обратного жадности, так как погоня за чувственными удовольствиями подразумевает быстрее расточение земных благ, чем их сбережение и скопление. Можно отметить некоторое «сословное различие» меж целующейся в кустиках парой простолюдинов и музицирующими хахалями из более неповторимого общества. Все эти подробности призваны усилить основную тему — торжество жадности.
Аллегории
Дидактический, морализаторский нрав триптиха несомненен. В нидерландской народной песне (около 1470 г.) рассказывается, как Бог сложил подобно копне сена всё, что есть на свете неплохого, в одну кучу, предназначив её на общее благо. Но каждый человек стремился забрать для себя всё. Есть в этом и ещё один аспект; так как сено — продукт дешёвый, оно символизирует никчёмность и ничтожность земных благ. Конкретно такой был аллегоричный смысл изображений возов с сеном, появлявшихся после 1550 г. на фламандских гравюрах. Повозка с сеном участвовала в религиозных шествиях — к примеру, остались описания современников о том, как в 1563 г. бес «Лживый», в иерархии бесов «отвечающий» за ересь и обман, вёз по улицам Антверпена гружёную сеном тележку, за которой шли люди «разного звания», разбрасывая сено по мостовой в символ того, что все мирские блага — ничто (каламбурно обыгрывая двойное значение фламандского слова «hooi» — «сено» и «ничто»). «В конечном счёте, всё обернётся „hooi“» — так звучал припев песни тех пор.
Воз сена имеет ещё одно метафорическое предназначение. В XVI в. «сено» несло внутри себя такие понятия, как «ложь» и «обман», а выражение «отвезти сена кому-либо» означало высмеять либо одурачить его. На верху воза, изображённого на доске, которая находится в Прадо, музицирует голубий (обычный цвет обмана) бес. Босховская игра со словом «сено» полна смысловых подтекстов.
Левая створка
Левая створка триптиха посвящена теме грехопадения прародителей, Адама и Евы. Обычный, культовый нрав этой композиции не вызывает колебаний: она включает четыре эпизода из библейской Книжки Бытия — низвержение с небес восставших ангелов, сотворение Евы, грехопадение, изгнание из Рая. Все сцены распределены в пространстве одного пейзажа, изображающего Рай. Иконографическим новаторством будет то, что Босх связал грехопадение прародителей, Адама и Евы, с низвержением восставших ангелов.
Библейский эпизод грехопадения Босх изображает полностью обычно: вокруг древа зания добра и зла объявилась змея — это бес, искуситель рода людского, начиная с прародительницы Евы. Дама выступает предпосылкой зла, первородного греха и нескончаемого проклятия. В сцене с Архангелом Ева стоит, отвернувшись от ворот Рая, как будто готовясь принять свою земную судьбу либо, может быть, прозревая цепь будущих последствий первородного греха, так как справа, вокруг воза с сеном, развёрнута всеобъятная панорама людского безумия. Удлинённость пропорций и S-образный извив, соответствующие для босховской трактовки обнажённого тела женщины, явственно молвят о живучести готических традиций в искусстве Северного Возрождения.
Правая створка
Изображение Ада встречается в творчестве Босха еще почаще, чем Рая. Живописец заполняет место апокалиптическими пожарами и руинами строительных зданий, заставляющими вспомнить о Вавилоне — христианской квинтэссенции бесовского городка, обычно противопоставлявшегося «Граду небесному Иерусалиму». В собственной версии Ада Босх опирался на литературные источники, расцвечивая почерпнутые оттуда мотивы игрой своей фантазии. На правой створке триптиха изображены бесы-каменщики, возводящие великанскую башню. Это круглое сооружение смотрится инфернальной пародией Вавилонской башни, созданной для осуждённых душ, — от этого и остерегает Босх род человечий.
Тут изображено возмездие за разные грехи, которые соединяет воединыжды тема алчности. В литературной фантазии «Видение Тундала», сделанной в XII в. ирландским монахом-бенедиктинцем, путешествие через Ад состоит из описания всех видов мучений, в том числе наказание за кражу святынь, различных бесов и скотских монстров. Один из эпизодов — переход через мост — бытует в качестве 1-го из мотивов и на картине Босха. На подъёмном мосту, ведущем в башню, десяток бесов мучают злосчастного грешника, посаженного верхом на корову. У Тунгдала вести корову по узенькому подобно бритвенному лезвию мосту приходится грешникам, грабившим церкви и совершавшим другие кощунства, чем, возможно, и разъясняется потир, зажатый в руке босховского персонажа. Распростёртый на земле человек, которому жаба впилась в детородный орган, делит участь всех развратников. Под мостом стая собак, опередив собственного владельца, уже достигнула убегающих грешников.
Наружные створки
Наружные створки. 135 х 90 см «Путник» («Странник», «Пилигрим»)Наружные створки триптиха по мастерству выполнения уступают изображению на внутренних створках и были окончены, возможно, подмастерьями и учениками Босха, хотя ему принадлежит общий композиционный план.
Занимая весь фронтальный план, появляется фигура изнурённого, обтрёпанного немолодого человека с плетёным коробом за спиной; зловеще-мрачный пейзаж, окружающий его, неприветлив и вселяет тревогу. Слева понизу лежат череп и груда костей; по пятам за этим странником бежит, норовя укусить его, уродливая собачонка; мостки, на которые он собирается ступить, треснули и вот-вот подломятся. В отдалении видны разбойники, ограбившие другого путешественника и привязывающие его к дереву. Под другим деревом под звуки волынки танцуют фермеры. На холмике (на заднем плане) вокруг виселицы собралась масса, а рядом виден высочайший шест с укреплённым на конце колесом — на нём было принято выставлять тела казнённых преступников.
Путь босховского пилигрима пролегает через агрессивный и опасный мир, а все угрозы, которые он таит, представлены в деталях пейзажа. Одни грозят жизни, воплощаясь в видах разбойников либо злостной собаки (вобщем, она может символизировать также и наветчиков, чьё злоязычие нередко ассоциировали с собачьим лаем). Пляшущие фермеры — образ другой, моральной угрозы; подобно хахалям на верху воза с сеном, они прельстились «музыкой плоти» и покорились ей. Босховский персонаж приводит на память «Обывателя» (в голландской литературе — Elckerlijk, в германской — Jedermann), чьё духовное паломничество служило темой для бессчетных нравоучительных пьес тех пор.
Потом Босх использовал этот план в другой картине, «Блудный сын».
