«Боярыня Морозова» — огромная по размерам (304 на 586 см) картина Василия Сурикова, изображающая сцену из истории церковного раскола в XVII веке. После дебюта на 15-й передвижной выставке 1887 года приобретена за 25 тыщ рублей для Третьяковской галереи, где и остаётся одним из главных экспонатов.
Содержание
1 Истоки 2 Работа над картиной 3 Описание 4 Оценки 5 Ccылки 6 ПримечанияИстоки
Энтузиазм Сурикова к теме старообрядчества связывают с его сибирским детством. В Сибири, где было много старообрядцев, обширное распространение получили рукописные «жития» страдальцев старообрядческого движения, включая «Повесть о боярыне Морозовой». С т. н. обширной редакцией этого документа грядущего художника познакомила его крёстная Ольга Матвеевна Дурандина, у которой он жил в Красноярске во время учёбы в уездном училище.
Согласно тексту «Повести», 17/18 ноября 1671 года (другими словами 7180 года от сотворения мира) именитые сёстры-«расколоучительницы» Феодосия Морозова и Евдокия Урусова, содержавшиеся «в человеческих хоромах в подклете» столичных палат Морозовых, были высланы в Чудов монастырь. Когда сани поравнялись с монастырём, сударыня с цепью на вые (шейке) сложила ладонь в двуперстие и «высоце вознося, крестом ся нередко ограждше, чепию же такожде нередко звяцаше». Конкретно этот эпизод и изображён на холсте.
Работа над картиной
Суриков вспоминал, что ключ к виду главной героини отдала увиденная в один прекрасный момент ворона с чёрным крылом, которая билась о снег. Образ сударыни срисован со старообрядки, которую живописец повстречал у Рогожского кладбища. Портретный этюд был написан всего за два часа. Ранее живописец длительно не мог отыскать подходящее лицо — бескровное, фанатичное, соответственное известному описанию Аввакума: «Персты рук твоих тонкостны, глаза твои моментальны, и кидаешься ты на противников аки лев». Юродивый срисован с столичного бедняка, который вел торговлю огурцами, сидя на снегу. Всего сохранилось более сотки предварительных этюдов к картине, в главном портретных. Живописец прикреплял зарисовки к картине клавишами, от которых остались отверстия, раскрытые при реставрации.
Длительное время Суриков не мог отыскать типажа для сударыни. Макетом Морозовой стала тётка Сурикова — Авдотья Васильевна Торгошина. (Её супруг, Степан Фёдорович, изображён на картине «Утро стрелецкой казни» — стрелец с чёрной бородой). В виде смеющегося негоцианта слева на картине «Боярыня Морозова» изображён прошлый дьяк Сухобузимской Троицкой церкви Варсанофий Семёнович Закоурцев. (Закоурцев позировал Сурикову для этюда «Смеющийся священник» в Красноярске ещё в 1873 году). Странник с посохом справа на картине написан с переселенца, которого Суриков повстречал по дороге в Сухобузимское.
При работе над картиной живописец длительно следил за цветами снега, которых на полотне насчитывают 10-ки; неслучайно современники называли его работы «цветовыми симфониями». «Делая этюды, Суриков ставил свои модели прямо на снег, конкретно в натуре следя цветовые рефлексы на одеждах и лицах, изучая, как прохладный зимний воздух повлияет на цвет кожи, вызывая на её поверхности в особенности живы краски». Например, бледнота лица Морозовой умело оттеняет чёрная бархатная шуба.
В истории искусства существует предание, что сначало Суриков начал писать «Боярыню Морозову» на холсте наименьшего размера, но почувствовав, что не в состоянии вместить на него всех загаданных персонажей, сделал снизу надшивку, где изобразил расстояние от края картины до розвальней, и только после чего сани зрительно «поехали», другими словами стало ясно, «как тяжело этим саням пробиваться, пробираться через толпу». Реставраторами и музейными сотрудниками легенда о надшивке холста не подтверждается. По другой версии, статичность полотна пропала и появилось чувство движения после того, как живописец додумался нарисовать рядом с розвальнями бегущего мальчугана .
Этюды к картинеОписание
Фигура сударыни на скользящих розвальнях — единый композиционный центр, вокруг которого группируются представители уличной толпы, по-разному реагирующие на её фанатичную готовность идти за своими убеждениями до конца. У кого-либо фанатизм дамы вызывает ненависть, глумление либо иронию, но большая часть взирает на неё с состраданием. Высоко поднятая в символическом жесте рука — как прощание со старенькой Русью, к которой принадлежат эти люди. Согласно одной из трактовок, под воздействием примера сударыни «совершается духовное преобразование этих людей… закаляется в их воля… восстают неизвестные духовные силы».
В колорите российской зимы глаз художника в первый раз нашел неистощимое достояние. Суриков докладывает объединяющую живописность всей картине. Все ее части, все детали оказываются связанными единым дыханием морозного столичного денька. Одежки, богатые и убогие, черные и калоритные, тут выступают как заглушенный басовый аккомпанемент к высоко звучащему колориту лиц и рук. Эти одежки образуют общую черную массу, сложную тональность которой определяют немногие локальные пятна голубого, красноватого и желтоватого цветов.Оценки
На передвижной выставке картина вызвала разноречивые оценки. Хотя, в отличие от «Утра стрелецкой экзекуции», в новеньком произведении Сурикова наличествовал ясный композиционный центр, эту картину так же предосудительно ассоциировали с варварски пёстрым персидским ковром. Но маститый критик В. В. Стасов перед полотном расчувствовался и позже написал такие строчки:
Суриков сделал сейчас такую картину, которая, по-моему, есть 1-ая из всех наших картин на сюжеты российской истории. Выше и далее этой картины и наше искусство, то которое берет задачей изображение старенькой российской истории, не ходило еще.В своём очерке по поводу картины В. М. Гаршин предался размышлениям, почему в гнилостной землянке предпочла окончить свою жизнь «вельможная супруга, владетельница 8000 душ фермеров и имения, оцениваемого на наши средства в несколько миллионов». Отвергнув дискуссии академистов о «неправильностях в положении рук» и огрехах рисунка, Гаршин расценил «Боярыню Морозову» как неоспоримый художественный триумф реалистической манеры Сурикова:
Центральная часть картины Изможденное долгим постом, «метаниями» и духовными волнениями последних дней лицо, глубоко страстное, отдавшееся одной неоценимой мечте, носится перед очами зрителя, когда он уже издавна отошел от картины. Грубые московские люди, в шубах, телогреях, торлопах, неловких сапогах и шапках, стоят перед вами как живы. Такового изображения нашей старенькой, допетровской толпы в российской школе еще не было. Кажется, вы стоите посреди этих людей и чувствуете их дыхание.Прогрессивная общественность вольно либо невольно ассоциировала несгибаемую фанатичку допетровской Руси со Стенькой Разиным и с героями собственного времени — народниками и народовольцами. К примеру, В. Г. Короленко, сам прошедший ссылку за народнические убеждения, спорил с теми, кто лицезрел в «Боярыне Морозове» гимн средневековому фанатизму:
Она так бесстрашно идет на свирепую муку и этим будит в нас сострадание к подвигу. Это было созвучно времени. Есть нечто величавое в человеке, идущем сознательно на смерть за то, что она считает правдой. Такие примеры пробуждают в нас веру в людскую природу, подымают душу.— В. Г. Короленко
Высочайшего представления придерживались о художественных плюсах исторических полотен Сурикова деятели «Мира искусства». Им импонировал его отход от академических композиционных решений и импрессионистическое многоголосье ярких фактур. А. Н. Бенуа лицезреет типичное достоинство «Боярыни Морозовой» и в скученности персонажей, и в отсутствии многообещающей глубины, которые, с его точки зрения, призваны выделить «типичную и в этом случае символичную тесноту столичных улиц, несколько провинциальный нрав всей сцены». Он прямо за хулителями-академистами ассоциирует суриковское многоголосье с ковром, но не лицезреет в этом ничего предосудительного:
Вправду это необычное по собственной гармонии пестрых и ярчайших красок произведение достойно назваться красивым ковром уже по самому собственному тону, уже по самой собственной яркой музыке, переносящей в древнейшую, еще самобытно-прекрасную Русь.— А. Н. Бенуа